Лишь одно перечисление ее титулов хватает на целый абзац. У нее - наибольшая коллекция олимпийских медалей за всю историю спорта — 9 золотых, 5 серебряных и 4 бронзовых медали. На чемпионате Европы 1957 года выиграла все золотые медали.
Я долго думал, что нужно сказать о Латыниной, дабы не показаться скучным, банальным и малопонятным для нынешних — молодых да ранних. Глыба. Космос. Легенда. Как описать ее, избежав аналогий с «машиной по штамповке медалей». Многих, подобных ей, циники называют именно «машинами». А она — обычная женщина, родом из провинциального Херсона, которая в детстве прошла все круги оккупационного ада. Через несколько лет после войны ей рукоплескали Бухарест, Рим, Токио, Мюнхен.
Нет, это было великое поколение. Такое уже вряд ли появится. Те люди не просто выжили, они, вероятно, оказались самыми жизнелюбивыми. Потому что ничем другим это объяснить нельзя. Лариса Латынина именно из того поколения. Знаете, пусть она лучше сама расскажет свою историю.
«Войну я никогда не забуду. И не забудет ее никто из моего поколения. Тысячи бед принесла она нам. И нет среди семей моих сверстников ни одной, которую бы ни опалили частые неразборчивые молнии военной грозы. Где-то под Сталинградом, в земле, усеянной осколками и пропитанной пороховой гарью, похоронен мой отец…».
Лариса мечтала о балете. В Херсонском доме творчества открылась хореографическая студия. «Наш руководитель Николай Васильевич Стессо казался нам прямым ближайшим наследником Петипа, и мы часто недоумевали: почему же он возится с нами в Херсоне, а не командует солистками и шеренгами кордебалета на сценах Москвы или Ленинграда? По протекции нашего руководителя мы попали на выступление гастролировавшей у нас всего один день великой танцовщицы Лепешинской. Если в первые минуты вопрос: «А я смогу так?» еще возникал подсознательно, то затем он отступил, как отступило и померкло все окружающее, кроме сцены. Тогда я впервые по-настоящему увидела то, что принято теперь называть словами «удивительный мир движений». Да, это был новый, прекрасный, ослепительный мир, и, когда спектакль закончился, даже не верилось, что перенес нас туда один человек…».
Денег тогда у народа много не водилось, и студия вскоре закрылась. Любовь к танцам у Ларисы осталась на всю жизнь, но в сердце 12-летней девочки пока несмело, но уже входила гимнастика. «Она мне очень нравилась, как нравятся движения любому ребенку, как нравится искусство красивых движений любой девочке. Я привыкла лазить по деревьям и чердакам и подтягиваться на импровизированных перекладинах из труб, пробегать бегом по каменным парапетам и прыгать со скакалочкой. В окончании моей танцевальной карьеры решающую роль сыграло то, что параллельные, казалось бы, курсы балета и гимнастики все же скрестились. «Оставьте вы, Лариса, гимнастику — она вас огрубит, закрепостит мышцы, и вообще это не искусство, разве что к цирку ближе», — говорил мне, картинно заламывая руки, Николай Стессо. «Брось, Лора, свой гопак, — сердито говорил мой первый тренер Михаил Афанасьевич Сотниченко. — Это несерьезное дело. Только мешает спорту. А в гимнастике у тебя что-то стало получаться». Что-то получалось и с гопаком. Но я верила Михаилу Афанасьевичу. Детство и юность быстро улавливают фальшь и правду. А каждое слово моего первого тренера, школьного учителя, всегда было правдой".
Да, в гимнастике у нее «что-то» уже начало получаться. В 1950 году она получила первый разряд и в составе сборной команды школьников Украины отправилась на всесоюзное первенство в Казань. Первый блин вышел ужасным комом: на одном из снарядов она получила ноль баллов. Многих бы это остановило, но не ее. В 1951-м, будучи девятиклассницей, Лариса стала первым мастером спорта в Херсоне. Но первая золотая медаль была получена ею не на пьедестале, а по окончании школы в 1953 году. Спорт у нас тогда был исключительно любительским, поэтому надо было получать профессию. Был избран электротехнический факультет Киевского политеха. Поступила. А первые в спортивной карьере Ларисы золотые медали на соревнованиях международного масштаба были выиграны на… Всемирном фестивале молодежи и студентов в Бухаресте.
Ее тренером затем стал знаменитый Александр Семенович Мишаков — «отец» всех гимнастических успехов СССР того времени. Обманывать судьбу больше было невозможно, и Лариса перешла учиться в инфиз. Там гимнастики было все-таки побольше, чем в политехе. Мишаков и лепил из нее настоящую звезду. Даже тогда, когда она уже просто ослепляла своим сиянием весь мир. «В июне 1954 года мы очутились в Вечном городе — Риме. Тринадцатое первенство мира, а для советских гимнасток — первое. И проходило оно в небывалых условиях: под открытым небом, в тени градусник показывал больше сорока градусов, к снарядам было страшно подходить. К счастью, мы начинали с вольных упражнений. Помню ощущение неожиданной легкости, с которой я вышла на ковер и начала разбег. Повороты, высокие прыжки, прыжок с поворотом — все получалось, и получалось совсем неплохо. Я закончила упражнение и услышала аплодисменты». Немецкий гимнаст Дикхут впоследствии скажет: «То, что продемонстрировала нам юная Лариса Дирий (девичья фамилия Латыниной. — Авт.), мы видим очень редко... Это была чистейшая акробатическая работа, в которой проявилась и отменная балетная школа, и чудесное музыкальное чутье, что обеспечивает гармонию в сложных упражнениях…». Мишаков тем не менее ворчал: «Тащишь балет в гимнастику, а здесь не надо переживания показывать». "Семеныч учил нас думать, самостоятельно решать что-то на каждой тренировке. Впрочем, импровизацию он признавал тогда в очень определенных границах. «Ты сначала выучи, повтори, а потом уже жди искры Божьей», — говорил он мне. И я учила и повторяла десятки и сотни раз".
На носу была Олимпиада в Мельбурне. «Сделай все, как умеешь, как уже делала, и выступишь хорошо», — говорил мне Александр Семенович. Раньше эти слова посеяли бы у меня множество сомнений, а теперь опыт уже подсказывал: да, пожалуй, это верно. Я видела по тренировкам, что делаю многое не хуже признанных мастеров… Но это был тот момент, когда спокойствие покинуло меня. Сначала я чувствовала себя на бревне закрепощенным манекеном, а потом, когда движения все же обрели легкость, думала: не сорваться, не сорваться. Это очень плохой рефрен. Под него забываешь обо всем другом. Ну может ли актер зажечь зрителя, если во время монолога он повторяет про себя: «Не забыть, не забыть»? Он-то не забудет, но его быстро забудут. После Мельбурна мне удалось от такого рефрена избавиться. Казалось, не полторы минуты, а полтора часа прошло, пока я соскочила с бревна. Вот и оценка. Я не успеваю еще воспринять ее, но понимаю: коль меня целуют и обнимают — победа!»
Пожалуй, на этом можно было и закончить. Дальше идет та самая сухая статистика беспрерывных побед, которую излагать не хочется, а эмоции особо не распишешь. Но об одной победе все же сказать следует. «Отступает все. Я жду ребенка. Кажется, я только что вошла сюда, в бело-зеленый дом клиники на бульваре Тараса Шевченко. Напротив меня спокойный седой профессор.
— Какие у вас планы, девочка?
— Какие же теперь планы у меня? Что вы скажете, то и буду делать.
— А я никогда не рекомендую пассивного ожидания. Вы что собирались делать, когда не ждали ребенка?
— Когда не ждала, собиралась в июле выступать на первенстве мира.
— В июле... — профессор задумался и спокойно сказал: — Ну и выступайте! Только никому ни слова. Начнутся комиссии, советы, сами напугаются и вас напугают. — Но ведь опасно, доктор?!
— Послушайте меня, девочка! В гимнастике я разбираюсь хуже вас, конечно, но в балете, скажем, я — известная повивальная бабка. А в медицине я разбираюсь уже намного лучше, чем в балете и гимнастике. Я вам говорю: если вы смелый человек — выступайте. Ребенок будет здоровым, мать будет счастливой, профессор — довольным. Что еще? Если трусиха — сидите, начинайте уже сейчас умирать со страху…
Я вышла и громко смеялась: слышно было на всем бульваре. Я могла перекричать сейчас колокола, что зазвонили на стоящей рядом пятиглавой церкви. Спасибо, профессор!
Он оказался прав: моя Танюшка родилась здоровой, подвижной девочкой. Прошло десять дней после ее рождения, мне исполнилось 24 года. Я была счастливой мамой. Чего же еще желать? Я обладала высшими титулами в гимнастике... Все это уже состоялось…»
P.S. «Мне не раз задавали вопросы: «А возникало ли у вас желание уйти раньше, непобежденной, или в ореоле последнего успеха в Токио?» И я, совершенно не колеблясь, отвечала: «Нет. Я никогда не связывала свою гимнастику только с победами. Если бы сильная соперница появилась раньше и обыграла меня в 1960-м или в 1962 году, разве надо было бы мне уходить? Разве уходили те, кого обыгрывала я? Когда спортсмен старается уйти непобежденным, хотя еще может что-то дать спорту, людям, — он отступает. Внешне это мужество — ушел в расцвете сил. По существу, это трусость: бояться проиграть…».
